В . А. Матвеев (Ростов-на-Дону)

БЫЛ ЛИ ГЕНОЦИД ГОРЦЕВ В РОССИИ?

В 90-е гг. XX в. в ряде зарубежных и отечественных разработок проблемы махаджирства, переселения горцев в пределы Османской империи при завершении Кавказской войны (1817 – 1864 гг.), получила актуализацию односторонняя версия “исторической вины” России за это явление. По мнению, например, авторов книги “Гибель Черкесии” (1994 г.), М. А. Керашева и др., в России до 1917 г. “национальный гнет... был ощутимой стороной вселенского... угнетения”, что и предопределило в решающей мере стремление к столь массовому переселению (1, с. 104). И. Я. Куценко связывает его с обозначившейся в российской политике “в период завершения завоевания Кавказа... линией на геноцид горцев” (2, с. 44).

Такую же характеристику махаджирству дает и А. Х. Касумов, называя его “массовым изгнанием горцев... в пределы Османской империи” (3, с. 63). А С. Г. Кудаева указывает на необходимость в переосмыслении “не только... причин..., способствовавших перселению”, но и сложившегося, по ее утверждению, в российской исторической науке стереотипа “сугубо негативной роли Турции в судьбе адыгского этноса” (4, с. 221). Даже такие авторитетные исследователи явления, как Н. Я. Думанов (5) и Т. Х. Кумыков (6), несмотря на то, что их изданные по проблеме труды содержат огромное количество фактов и имеют обстоятельные архивные приложения, вступающие в прямое противоречие с изложенными выводами, продолжают, к сожалению, отстаивать сформировавшиеся еще в 20-е гг. представления  (7, с. 32 – 33).

Однако в современной отечественной историографии обозначилось в изучении явления махаджирства и совершенно новое направление, своеобразную роль первотолчка в котором сыграла перспективная, на наш взгляд, научная разработка группы известных краснодарских ученых А. М. Авраменко, О. В. Матвеева, П. П. Матющенко и В. Н. Ратушняка “Россия и Кавказ в новейших исторических публикациях” (1995 г.). В ней отвергается наличие геноцида горцев на завершающем этапе Кавказской войны и после ее окончания и с опорой на не вводившиеся до последнего времени в оборот документы излагается иное понимание обстоятельств, влиявших на массовость переселений (8, с. 11 – 12).

Положения упомянутой разработки послужили в какой-то мере концептуальными предпосылками и для написания данной статьи. Вместе с тем создавалась она не только как проявление научной солидарности, с развитием идей перечисленных исследователей, но и как вполне самостоятельное, основанное на достижениях предшественников, изучении проблемы, односторонние интерпретации которой используются в том числе в целях подрыва геополитических позиций России на Кавказе. Обратимся теперь к рассмотрению существовавших реальностей и предопределявших их процессов.

Официальное разрешение на эмиграцию горцам, не желавшим принять российское подданство и сделавшим в пользу ее добровольный выбор, последовало в 1862 г., но уже к 1865 г. она приняла вопреки тому, что намечалось, массовые, не предвиденные размеры (9, с. 53). Столкнувшись с этим, представители русской администрации на Кавказе практически сразу стали предпринимать усилия остановить выселение. Так, секретным предписанием от 30 марта начальник Кабардинского округа возложил обязанность на управляющих участков “сторого следить за людьми, которые распространяют слухи в народе, будто бы начальство разрешило всем туземцам переселиться в Турцию. Слухи это ... приняли постепенно такие размеры, что бессознательно воспламенили большую часть народа желанием оставить родину и перселиться в пределы Турецкой империи” (5, с. 26).

А в рапорте начальнику Терской области 4 мая от одного из начальников округов напрямую предлагалось с тревогой за то, что распускаемые “разные неосновательные толки могут вовлечь легковерных жителей в ошибку и разорения, удалить ведущих агитацию за переселение в Турцию лиц”. По предположению составителя рапорта, это явится “самым лучшим средством к успокоению народонаселения” (5, с. 26). Русские чиновники, занимавшиеся вопросами управления на местах, выезжали в аулы и “при общем сборе увещевали ясными доводами народ оставить намерение перейти в Турцию” и даже “сторого объявили, что жители, которые будут продавать свое имущество, подвергнутся наказанию”. С горскими обществами для прекращения перселения подписывались и специальные приговоры, которые должны были выполнять, по мнению властей, сдерживающие функции (5, с. 28).

В служебной переписке того времени неоднократно выражалось глубокое сожаление о том, что “мирное трудолюбивое население” покидает пределы России. Во взглядах на ситуацию господствовала точка зрения, что она не сможет очень долго освоить край людскими ресурсами и такой исход не отвечает ее государственным интересам. Такая же, следует отметить, неуверенность в возможностях страны “освоить окраины”, привела к продаже Аляски (10, л. 87 – об.), что относится, безусловно, к числу крупнейших геополитических неудач, так же как и наметившееся масштабное переселение горцев в пределы Турции, часть из которых впоследствии использовалась во враждебных для России целях, в том числе и на Балканах.

Существовавшие противоположные представления в среде тех, от кого зависела судьба края, о том, что “не нужно жалеть об уходе, ... ущерба от него... не будет”, как свидетельствуют многочисленные факты, не являлись определяющими в российской политике. Поборники таких настроений, как правило, снимались с должностей и понижались в званиях. В 1867 г. эмиграция горцев в Турцию была в России запрещена и разрешена “частным порядком, в отдельных исключительных случаях” (11, л. 2 – 3). В этом же году произошла и продажа Аляски “сроком на 99 лет” (12, с. 7), а вырученные средства пошли на пополнение российской казны. Такое совпадение по времени вряд ли случайно. Судя по всему события на Кавказе и продажа Аляски имели взаимосвязь, не вскрытую пока наукой. В этом отношениии выселение горцев обернулось для империи в добавок ко всему территориальными потерями. Не смогли сдержать его, к сожалению, и установленные “для исключительных случаев” законодательные препятствия (11, л.3).

В приказе по Кабардинскому округу 10 октября 1869 г. этому давалось следующее объяснение: “Существовавшие до сего частные разрешения возбудили, по-видимому в населении надежду, что каждый сможет воспользоваться таковым..., а это повлекло за собой упадок... в хозяйстве и стало “неблагоприятно влиять на благосостояние населения”. По этой причине “высшее начальство сочло... нужным воспретить... переселение в Турцию под каким бы ни было предлогом”. По приказу, например, начальника Терской области начальники участков сделали “объезд по аулам и в каждом из них при полном сборе аульного общества” объявили, что впредь “никто не может рассчитывать на получение решения на переселение в Турцию, и никакие просьбы о том принимаемы не будут”. Местные власти предпринимали и другие попытки “... привести население к утверждению, что нельзя ожидать добра от переселения” (5. с. 86 – 87, 96).

В Дагестанской области до 1873 г. даже для “исключительных случаев” была установлена особая норма численности для переселенцев, которым “дозволялось выселяться легальным образом” (13. с. 10). Ee отмена произошла только после того, как стало очевидным, что движение не примет массового характера. В Кубанской области, чтобы закрепить горцев “... на местах настоящего поселения”, предоставлялись некоторые льготы, а инициатива в их предоставлении исходила от казачьих офицеров. Так, атаман Баталпашинского отдела Братков, опасаясь, что “все горцы уйдут в Турцию”, 1 декабря 1888 г. писал наместнику Кавказа “о безусловной необходимости остановить” их, и, в частности, разрешить для достижения этой цели бесплатное пользование пастбищными полянами Нагорной полосы и, по возможности, остающимся предоставить другие материальные выгоды (14, с. 32).

В ряде случаев, как уже упоминалось, для остановки переселения использовались и “меры строгости”, но они сводились чаще всего лишь к ограничениям и затруднениям при выдаче разрешений. Представители русской власти задействовали для этой цели и силу местных обычаев, обращаясь с воззваниями “... к почетным представителям горских племен, убеждая их повлиять... (на ситуацию)”. В рекомендациях атаманам отделов и начальникам округов указывалось на важность обращений “... к чувству чести и совести горского населения”, т.к. они нередко давали положительные результаты. О том, что “... горцы... подчиняются воздействию администрации...” говорило вместе с тем “... значительное уменьшение числа преступлений и возникновение в аулах русских школ грамоты...” (15, л. 21 – об.).

Однако, как отмечалось с сожалением не раз управлениями всех уровней, “население не совсем доверяет нашей заботливости, ... местному начальству и его намерениям... обратить горцев на путь мирного, честного труда..., идти навстречу их нуждам” (15, л. 21 – об.). Это доверие существенно подрывалось и пропагандой турецкой агентуры, поддерживавшей стремления к переселению в пределы Османской империи и тайно распространявшей соответствующие “агитационные идеи, поселяя между народом разные неудовольствия на действия местного начальства, старающегося подавить движение их в Турцию” (16, л. 15).

Вследствие этого остановить переселение, несмотря на предпринимавшиеся усилия, полностью не удавалось, продолжалось оно еще и в 90-е гг. XIX в. (10, л. 87). В 1899 г. в Министерстве внутренних дел было образовано особое совещание для обсуждения новых мер, которые “надлежало бы принять против указанного ненормального явления” и для “выработки правил, долженствующих служить к руководству при заявлении русскоподданными из мусульман желания навсегда переселиться в Турцию” (17, с. 191).

В Османской империи и других странах Ближнего Востока их вскоре постигло “полнейшее разочарование” и огромная масса горцев была преисполнена желания вернуться в Россию (18). Дипломатические миссии ее в этом зарубежье, посольство в Стамбуле и различные консульства, были буквально завалены многочисленными прошениями горцев о возвращении (19, с. 113 – 114). Главное управления наместника на Кавказе не раз ставило в известность начальников областей, губерний и отдельных частей края о том, что “... многие переселенцы прежних лет, по достоверным сведениям недовольных своим настоящим положением...” имеют “общее стремление к возвращению” (5, с. 98).

Против этого было прежде всего турецкое правительство, заселившее горцами малопригодные для жизни регионы и использовавшие их на самых тяжелых и изнурительных работах (19, с. 113 – 114). Россия же в приеме им не отказывала. Однако с учетом понесенных российской казной затрат на переселение на реэмиграцию также были установлены ограничения, в том числе для исключения ее стихийности и непредсказуемых последствий. Достаточно сказать, что ходатайства о разрешении вернуться в Россию охватывали, как правило, большие группы семей (до 8,5 тыс. и более) и их одновременный прием и обустройство в ее пределах представлялись делом сложным и весьма проблематичным. Именно в этом контексте необходимо рассматривать, на наш взгляд, и резолюцию российского императора Александра II на одном из массовых прошений: “О возвращении и речи быть не может” (5, с. 98), которую используют до сих пор как решающий аргумент в подтверждение версии “об исторической ответственности” за произошедшую трагедию, ложащейся якобы исключительно на Россию. Хотя с высоты пережитого теперь эту резолюцию можно, конечно, признать и как ошибочную. На реэмиграцию более мелкими партиям запрета не существовало и она происходила.

Еще в конце Кавказской войны русское командование предпринимало попытки выяснить “общую цифру неприязненного населения”, что позволило бы определить для истории ее этнодемографический базис, но они так и остались не реализованными. Это дает возможность изображать теперь противостояние горцев как чуть ли не всеобщее, хотя какая-то часть их сообществ включалась в борьбу под влиянием непримиримых, ослабление которого стало отчетливо замечаться лишь с 1863 г. Да и вместе с племенами, не хотевшими принять российское подданство, переселялись и те, которые отнюдь не были враждебны России. Их переселение – это и ее трагедия.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Гибель Черкесии. Краснодар, 1994.
2. Куценко И. Я. Кавказская война проблемы преемственности политики на Северном Кавказе // Кавказская война: уроки истории и современность Мат. науч. конф. Краснодар, 1995.
3. Касумов А. Х. Окончание Кавказской войны и выселение адыгов в Турцию // Там же.
4. Кудаева С. Г. О некоторых стереотипах в оценке роли Османской империи в судьбе адыгов (черкесов) в период Кавказской войны // Там же.
5. Думанов Х. М. Вдали от Родины. Нальчик, 1994.
6. Кумыков Т. Х. Выселение адыгов в Турцию – последствие Кавказской войны. Нальчик, 1994.
7. Кокиев Г. Военно-колонизационная политика царизма на Северном Кавказе // Революция и горец. 1929. № 6. Янчевский Н. От победы к победе. (Краткий очерк истории гражданской войны на Северном Кавказе). Ростов-н/Д, 1931.
8. Авраменко А. М., Матвеев О. В., Матющенко П. П., Ратушняк В. Н. История России и Кавказа в новейших исторических публикациях // Вопросы отечественной истории. Сб. науч. тр. Краснодар, 1995.
9. Алиев У., Городецкий Б., Сиюхов С. Адыгея. Ростов-на Дону, 1927.
10. РГВИА Ф. 400. Оп. 1. Д. 1551.
11. РГВИА Ф. 400. Оп. 1. Д. 1277.
12. Россия: опыт национально-государственной идеологии (В. В. Ильин, А. С. Панарин и др.) М., 1994.
13. Абрамов Я. Кавказские горцы. Материалы для истории черкесского народа. Вып. 3. Краснодар, 1927.
14. Победоносцев А. Черкесия. М., 1940.
15. ГАКК. Ф. 454. Оп. 1. Д. 5299.
16. Там же. Д. 215.
17. Дзагуров Г. А. Переселение горцев в Турцию (Материалы по истории горских народов). Ростов-н/Д, 1925.
18. Жизнь национальностей. 1919.. 27 апр.
19. Напсо Д. А., Чекменев С. А. Надежда и доверие. Из истории дружественных связей народов Карачаево-Черкесии с русским народом. Черкесск, 1993.